его было мастерство, но не было творчества. Он знал, где намекнуть, а где сказать прямо, где поставить смысловое ударение, а где значительно промолчать; он знал, как написать, чтобы предложение заиграло, но во всём этом уже не было импровизации, без которой даже корявое слово к месту. Из его текстов ушла душа, осталось ремесло, и это не доставляло удовольствия.

Он старался скрыть внутренний холод, который растекался в душе. И теперь с тоской понимал, что снова живёт не так, как хочет, и этого не исправить.

После приезда Веры дверца к его сердцу для Нины вежливо захлопнулась. Она верила, стоит Володе лишь намекнуть, что его мучает, и она поможет ему. Он был нужен ей со всеми его болячками. Но Орловский больше не приглашал её в свои соучастницы.

В субботу вечером они собирались за город. Нина открыла двери своим ключом. В квартире негромко играла музыка из приёмника на кухне. Из прихожей в дверной проём виднелись скрещенные в носках ноги Володи. Он дремал на постели. У порога дорожная сумка. Нина разулась и на цыпочках, стараясь не шуршать джинсами, подошла к двери.

Сумерки скрадывали линии. Володя так разоспался, что открыл рот. Нина улыбнулась, прислонилась к косяку и поджала к подбородку руки. Залётная муха села Володе на нос. Нина чуть не прыснула от смеха. Муха чёрной точкой скатилась по ложбинке верхней губы, и когда переползла на белый край нижнего резца, Нина все еще смотрела на заострившееся родное лицо. Лишь коснувшись холодного лба, когда голова на маленькой бордовой подушке безжизненно повернулась набок, а муха испуганно вылетела изо рта, Нина вскрикнула и больно ударилась спиной о ручку двери – медную голову льва. Со стеллажей на неё посыпались журналы, а она, застыв, смотрела на мёртвое тело с повернутой набок головой.

Потом она звонила в квартиру Лапшиной. На работе, как ужасную новость ей сообщили о его смерти: «Сердечная недостаточность»! Всё это время она существовала в зыбком пространстве, через которое стучало: «Конец! Конец! Конец»! И знала: врачи ошиблись – Володя умер не от болезни, а потому что ему не для кого жить.

Уже потом она вспомнила о Вере, о том, что чужие будут ходить, рассчитывать, равнодушно оценивать там, где они были счастливы с Володей.

Когда Владимира Дмитриевича похоронили, Нина вспомнила, что забыла сказать ему самое главное – она беременна.

20

Я присел на корточки рядом с незнакомцем и обработал его разбитый нос и губы йодом и тампоном из бинта. Из ссадины возле его уха сочилась кровь. Я обработал и ссадину. Незнакомец поморщился и замычал от боли.

– Не дергайся, – проговорил я. Подложил ему под голову маленькую подушку, чтобы он меня видел, а сам уселся на стул напротив.

– Ты кто и зачем пришёл? – спросил я.

Налетчик посмотрел на меня мутным взором. Очевидно, он был, как говорят у боксёров, в нокауте. Я переспросил. Мужчина молчал.

– Будешь молчать – вызову милицию, – сказал я. – Достаточно того, что ты забрался в чужую квартиру.

– Спрашивай, – пошевелил он разбитыми губами и прикрыл веки.

– Какое отношение Завьялова и ты имеете к наследству отца?

Незнакомец открыл глаза и покосился на меня.

– Никакого! – ответил он.

Тогда я сходил за кулинарной книгой, раскрыл и прочитал незнакомцу дарственную надпись на развороте обложки. Он снова сомкнул веки. Крылья его прямого носа расширились.

– Ты за этим приходил? – спросил я.

Со стороны мы, наверное, являли странное зрелище: два избитых человека ночью выясняют отношения в раскуроченной комнате. Это было бы занятно, если не думать, что один из двоих – убийца. Я испытывал к этому типу двоякое чувство: опаску вперемежку с любопытством. Если бы у него была тупая физиономия громилы, а не породистое лицо с осмысленным взглядом, я бы вызвал милицию. Но теперь мне захотелось узнать, чего они от меня хотели – он и Завьялова?

– Не хочешь сдавать свою подружку? Ладно! – начал я. – Тогда я расскажу, как всё примерно представляю. Сначала проясним. Из ментовки я не бежал. Нашлись свидетели, которые видели меня дома в день убийства Веры. Теперь, по сути. После того как Завьялова сказала тебе, что я в Москве, а что это она тебе сказала – точно, иначе ты бы не полез за фотографиями, о которых я же ей рассказал, ты поспешил сюда еще раз проверить, не осталась ли в квартире какая-нибудь зацепка, указывающая на связь Нины и моего отца. Предысторию рассказывать не буду, ты её знаешь! Ты не ожидал увидеть меня здесь прошлой ночью. А потом, когда отделал меня и получилось так, что я сам себе вызвал ментов, ты решил, что я надолго застрял у них. Тогда ты снова примчался сюда. Понимая, что рано или поздно меня отпустят. Убил ли ты Лапшину или она умерла сама – не знаю. Лапшина единственная знала, что Завьялова или ты могли свободно войти в квартиру, напечатать письмо Вере и расправиться с ней. Более того, она заявила, что якобы видела мою подпись под письмом, и Вера якобы показывала письмо ей. Хотя на дух Веру не переносила! Купили вы старуху или запугали – не важно. Скорее – первое. Лапшина перебивалась на пенсию. А если бы ваше дело выгорело, ей тоже что-нибудь перепало. Тогда как от Веры она не получила бы ничего. Зачем вы расправились с Верой и ваших ли рук это дело, не мне судить. Хотя, думается, что ваших. Вот только не пойму, зачем? Зачем вы с Завьяловой вообще полезли в эту историю?

Мне показалось, что незнакомец потерял сознание, – он не шевелился, – я ногой осторожно коснулся ковра, в который он был завёрнут. Мужчина открыл глаза.

– Ментам всё равно, кого сажать – тебя или меня! – продолжил я. – Теперь, скорее всего, всё-таки тебя! Ключ от чужой квартиры, нападение на хозяина, куча других вопросов. Ты можешь, конечно, заявить, что мы лучшие друзья и просто подрались, Завьяловой ты не знаешь. Только помни, что девушку убили и лучшего кандидата в убийцы, чем ты, милиции не найти. Я расскажу о Нине. Кто-нибудь на работе отца припомнит что-нибудь про бывшего редактора и его сотрудницу, на что раньше не обращали внимания. На даче её тоже наверняка видели. И может, даже в день смерти Веры. Так что соображай.

Какое-то время в комнате слышалось лишь пошмыгивание разбитым носом. Я решил, что он ничего не скажет, чтобы не выдать Нину, и направился к телефону.

– Стой! – негромко окликнул он, когда я был уже в прихожей. Через отражение в зеркале я посмотрел на него. – Нина беременна от твоего отца. Я её брат, – проговорил он и откинул голову на подушку.

Я вернулся в комнату и опустился на стул. Само по себе заявление не показалось мне невероятным. В эту минуту я подумал, что будущий ребенок придётся мне братом или сестрой, и, честно говоря, что-то дрогнуло у меня внутри. Понять это может человек, у которого нет никого из близких.

Это потом уже я пытался осмыслить, как женщина решилась расправиться с сыном своего мужчины. Впрочем, история мачехи и ненавистного пасынка стара как мир. И всё же в жилах её ребенка и моих текла одна кровь.

– Больше я тебе ничего не скажу! Ты и этого не докажешь! Только отца измажешь и испортишь всем жизнь! – прогнусил он. – Остальное твое дело! Поступай, как знаешь! Развяжи меня! Руки затекли и башка кружиться, – он нетерпеливо пошевелился.

– У меня тоже башка кружиться, – ответил я и пошёл из комнаты.

21

Было начало пятого. Поливальные машины умывали тротуары. Пахло прибитой пылью. У меня было странное ощущение нереальности происходящего – уже светло, но город словно вымер – ни души. Тогда я еще не знал всех подробностей этой истории. Я шёл и думал о том, что случилась банальная грызня маленьких злых людей за чужое добро, кто-то оказался злее и ловчее, а в итоге всё досталось мне. Нужно лишь уладить формальности и забрать